1 ноября 1981
Автор
: Дайлис Джин
Пэйринг: Блэк, Волдеморт
Рейтинг: PG
Саммари: АУ. А что, если бы Волдеморт поступил по-другому и наплевал на пророчество? А вместо этого...
Предупреждение: желающие увидеть могут увидеть преслэш.
Дисклаймер: Все права принадлежат Дж.К.Роулинг

 

 

Все тело дрожит, и руль мотоцикла под ладонями подрагивает, а черная блестящая кожа съеживается под пальцами, как будто тоже боится.
Мотор то и дело взвизгивает, как девчонка, которой поручили принести грызунов для урока анимагии.
Нет. Урок называется "трансфигурация". А превращаться в собаку на такой скорости и к тому же в воздухе крайне неразумно.
Но надо быть разумным.
Первый раз - с самого рождения - надо выжить.
Он врет. Наверняка врет, и в Годриковой уже живых - не осталось.
А если нет?
На дне ямы - на земле - множество огней. От них почему-то глаза режет.
И внезапно все они становятся вертикально. Сверкающей стеной. На самом деле не такие уж они яркие… наверное. Для магглов. Те отчего-то не любят свечей и полумрака и везде, где могут, зажигают эти… как их… с проводами. Чтобы было светло, как днем. Так они говорят.
А почему ночью должно быть светло? Она ведь ночь. Ей уютней, когда ничего не светится.
Многим волшебникам тоже уютней.
Внезапно стена огней становится просто… препятствием. Досадным, предсказуемым…
Бьющие по глазам лучи собираются в высокую башню с часами.
Главное – не разбиться сейчас. Только не сейчас.
Мотоцикл обиженно ревет, зато Биг Бэн останется целым и невредимым.
Хотя его все равно починили бы.

Волдеморт

С некоторых пор имя «Дамблдор» вызывает у меня: а) неприязнь; б) опасение; в) легкую тошноту. Последнее наверняка может быть побочным эффектом моих вполне удачных, как мне кажется, экспериментов.
Магглы наверняка добавили бы, что нужно выбрать один вариант ответа. Как в журнальных тестах.
Я довольно хорошо знаю маггловский мир. И особенно способ их мышления. Он так же ограничен, как остальные их возможности.
Они даже думать и то не умеют. А ведь пытаются, что самое-то смешное. В их понимании уметь думать куда важнее, чем уметь колдовать.
Вот поэтому мой папаша и гниет на кладбище. А я вполне себе жив.
Странно. В первые годы после нашего краткого «знакомства» я вообще о нем не думал. А сейчас вспоминаю довольно часто.
Он был моей полной копией. Словно статуя или фотография.
Похож, как… как курица такой же масти. Только выпотрошенная полностью. Дохлая.
Все они изнутри пустые. Оболочки, лишенные смысла.
Яркие обертки от дешевых карамелек, которые «приютским» выдавали в воскресение. По штучке.
Если бы мне очень хотелось, я мог бы получить хоть двадцать конфеток. Не шевельнув даже пальцем.
Но на свете есть более важные вещи.

Когда этот новобранец прибежал ко мне с «важным известием», я его даже выслушал. Настроение было хорошее, наверное. А он волновался и то и дело сбивался на противный фальцет. Подглядел-подслушал-выгнали… И – совершенно другим голосом, почти благоговейно: «Тот, кто способен победить Темного Лорда, рожден будет на исходе июля…»
Звучала эта фраза прямо-таки устрашающе. На самом деле. Особенно если ее повторить три раза подряд, да еще и после известия об аресте Долохова.
Его. Заловили. С поличным. На месте. Убийства. Прюиттов.
Потому что на том самом месте оказался его любимый ученик. Только вот учили его другие. Враги.
А Антонин только ныл. И мучил новобранцев (да и не только новобранцев) речами насчет того, как и что этот самый «ученичок» делает правильно и даже великолепно. Все уши прожужжал, ей-Богу. Вот и нарвался.
Этот бой инструкторы считают образцовым. Если замедлить воспоминание чудом найденного свидетеля (который давно уже покоился с миром), разобрать его по движениям, по обрывкам, по отрывкам… наверное, так оно и есть. Образцовый. Только вот образец никак не удавалось заполучить. А хотелось. Очень хотелось.
И не только Долохову, что самое-то смешное.

Образец, Объект, Радость Лорда, при появлении на свет названный Сириус Найджелус Блэк, топал так, что слышно было за милю.
Волдеморт едва заметно поморщился (в последнее время он был чувствителен к любого рода звукам, и при его появлении в Ставке боялись не то что радио слушать – шепотом разговаривать!), и к нему тут же подбежала Беллатрикс.
- Что-то не так, мой Лорд?
- Ничего, - процедил он, усаживаясь на стул.

Собственно, можно было бы поднять кресло-качалку, опрокинутую заклятием… но самому как-то невместно, а слуги вели себя так, будто в этом чертовом доме спрятался весь аврорат. Ворвались (а не вошли, как сказано было!), разбежались по комнатам, орали команды в голос, то и дело мелькали перед глазами…
Грязнокровка со своим малолетком спряталась на втором этаже. К счастью, Руди догадался поставить заглушку – достала воплями. «Помогите! Спасите!» Да если бы не Сириус, вот честное слово, прибил бы ее просто для того, чтобы замолчала наконец. Уму непостижимо, сколько шуму от этой женщины. Никогда бы не подумал. Вроде не дура, не истеричка, не трусиха, раз в Ордене Феникса… а орет, как уличная торговка. Даже Белла себе такого не позволяет. В самые тяжелые минуты. А эту, между прочим, вообще никто не трогает. Пока.
Если все получится, как надо, так и вовсе не тронут. Тоже мне сокровище. Какая-то жалкая маггла.
Внизу хлопнула дверь. Да какого черта они себе позволяют?!!
Но ругательства замерли на языке.
Блэк не вбежал – почти аппарировал в кухню. В лице ни кровинки, только на подбородке буреет кровавое пятнышко, глазищи, как в японском мультике (а европейские магглы говорят, что таких больших не бывает!), брови сошлись на переносице…

- Обязательно так шуметь? – голос Лорда прозвучал настолько сварливо, что Беллатрикс, успевшая найти где-то кофе и даже его сварить, замерла в дверях с дымящимся в руках подносом.

Нет. Все-таки Дамблдор совершенно не умеет использовать подаренное судьбой. Почему его ученички за редким исключением ведут себя как круглые идиоты?
Вот и этот глазами хлопает, как будто привидение увидел. Час назад разговаривали, между прочим. Никаких сюрпризов или неожиданностей.
И невоспитанный к тому же. А еще аристократ.
Еще раз попробовать, что ли?

- Я спрашиваю, обязательно так шуметь?
Да он не слышит, оказывается. Уставился туда, где лежит, словно бревно, кареглазый хозяин дома.
Господи, ну это-то можно было объяснить? Как с первого взгляда отличить труп от вполне себе живого человека? Ну, профессор Дамблдор…
- Да живой твой Поттер. Просто под Тоталусом.
Голос, между прочим, как у Слагхорна. Обволакивающий такой, медовый. Уютный.
Надо же… оказывается, выражение «ноги подкосились» вовсе не абстрактное. А вполне себе конкретное. Вот такое вот, черноволосое.
- Кофе хочешь? Твоя кузина превосходно его готовит. Ты не знал?
Похоже, мистер Блэк не расположен к светской беседе. А жаль. В первое время хотелось бы обойтись без крайностей.

- Мне прикончить твоего дружка, или все-таки присядешь?
В глазах - изумление. Не наигранное.
Блэк наконец открывает рот и произносит одно-единственное слово:
- Почему?
- Что почему? – Лорд поднимает брови.
- Ты сказал, что он… - говорит собеседник с усилием – будто простыл и теперь голос не подчиняется.
- Я же лжец. Все это знают. А ты хотел бы, чтобы Джеймс умер? Так это легко… очень… Показать?
- Нет!!!
- Я тоже подумал, что не стоит. Белла, будь добра, посиди с нами.
- Милорд, Эйвери спрашивает, что делать с девчонкой и малышом.
У Блэка едва заметно дергается щека. Но он молчит.
Надо же... Всего один урок, а каков эффект!
- Пусть все закончит и вытаскивает их из... убежища. Распорядись, чтобы в Бэтхолле приготовили комнаты для гостей. Соответствующие.
Белла соглашается - так, как только она и умеет. Едва заметным движением тяжелых, неженственных век, которые тем не менее ее ничуть не портят. И, не дав себе труд отойти от двери, поворачивает голову вбок и негромко, почти шепотом отдает приказы.
Потом палочкой поднимает два стула, палочкой же указывает кузену на один из них - и тот послушно садится. Молча.
Они ненавидят друг друга, как ненавидят друг друга мужчина и женщина, которым судьба предназначила соперничество, а не брачный союз. Старшая в поколении и наследник, королева-мать и достигший совершеннолетия принц. И нельзя не восхититься, как достойно и даже величественно Белла проигрывает. И знает об этом.
Издалека казалось, что они до невероятного похожи, как будто родились у одной матери.
Теперь, когда Сириус Блэк и Беллатрикс Лестранж сидят бок о бок, видны одни различия.
У Беллы чуть шире кость, и Сириус рядом с ней кажется подростком. Он тоньше и худощавее. И двигается быстрее, хотя столь же грациозно.
Она величава и кажется более… реальной.
Она красавица. А этот... «Таких не бывает».
Беллатрикс как-то назвала старшего кузена «выдуманный мальчик». Только теперь я понял, почему.
Наверное, многие бы сказали, что им следовало от рождения поменяться местами. Смешно, но у Сириуса кожа светлее, ресницы длиннее… а подбородок Беллы начинает казаться массивным, когда они рядом, потому что у ее двоюродного брата слишком широкие и четкие скулы.
Белла похожа на королеву. А Радость Лорда – на ангела.

Магглы напоминают фантики, а волшебники – цветы. Когда я только поступил в Хогвартс, мне нравилось разглядывать сокурсников и думать, какими именно растениями они станут в моем саду. Хаффлпафцы, без сомнения, были бы травой – аккуратно подстриженной, ровно-зеленой, незаметной, пока она есть. Гриффиндорцы походили на сорняки. Такие же наглые и живучие.
А волшебники-слизеринцы (и чистокровные из Равенкло) делились по видам.
Редкие полукровки вполне годились для ансамбля. Целая клумба мелких цветочков – это скучно, а вот в сочетании они выглядели достойно.
Лестранжи – хризантемы. Эйвери – несколько неуклюжие, но все равно славные пионы. Малфои – нагловатые (если не держать их в рамках), неизящные розы. Розье – гладиолусы… Только Долохов напоминал эту… как ее… репу. Растение такое. Неуклюжее, зато вкусное. Я пробовал, когда у них гостил.
А Блэков я назвал тюльпанами. Не знаю уж, почему. Похожи.
Как-то я рассказал в компании об этом делении, а невесть как оказавшийся рядом Альфард Блэк поинтересовался:
-А ты кто? Сирень?
- Я садовник.
Альфард скептически хмыкнул, но остальные, кажется, восприняли мои слова совершенно серьезно.
И не возражали.
На следующий день, кстати, Альфарда и остальных Блэков забрали из Хогвартса в знак протеста против каких-то там мер против немцев-волшебников – скандал, надо сказать, был жуткий, и в школе рассказывали, что разгневанная Ирма Блэк, урожденная Краббе, превратила директора в барана. Каким-то особо запрещенным темномагическим способом.
Правда это или нет, никто не знал, но мистер Диппет отсутствовал почти три недели.
Тогда я впервые заинтересовался Темной магией как искусством. До этого мне казалось, что уроки «Защиты» - это такая формальность, которую придумал какой-то не слишком умный чиновник. Все равно, что ввести предмет, на котором в один день повторяют Шекспира, в другой зубрят уравнения по математике, а в третий и вовсе бегают по пересеченной местности.
Благодаря Блэкам я впервые почувствовал, что Темные искусства – это что-то самостоятельное. Узнал - после…
Теперь племянники заносчивого Альфарда сидят передо мной. Прекрасные, как два лепестка одного тюльпана.
Беллатрикс, дочь Сигнуса, разливает по чашкам кофе. Сириус, сын Ориона, то и дело косится на неподвижного взлохмаченного Поттера.
Мне никогда не понять, по какому принципу эти двое выбирают своих мужчин.
Почему юная Беллатрикс из всех претендентов остановила свое внимание на белобрысом, не особо красивом, не очень богатом Рудольфе Лестранже.
Отчего Моя Радость готова сделать все, что угодно, только бы жил его вихрастый приятель.
Чертовы Блэки всегда умудрялись любить не меня.
На Беллу, впрочем, мне было приятно смотреть. Всегда. И всего лишь.
Человеческие игрища меня интересовали мало, и поэтому Рудольф столь блистательно не реагировал на дурацкие слухи. Не было повода. На самом деле.
Но сейчас я уже не совсем человек. И именно поэтому, наверное, мне хочется потешить свое многострадальное, уставшее, иссушенное и исковерканное тело.
Слагхорн говорил, что никто из волшебников не рвал свою душу на части. Охотно верю.
Бессмертие – это то, чего желают все. Но лишь я решился предложить Вечности подходящую цену.
И она согласилась на сделку.
- Все сделано, милорд… - Эйвери смотрит преданно и немного подобострастно. Как всегда.
Как мне не хватает Долохова. Он всегда позволял себе слишком много. И это, как ни странно, приводило в чувство быстрее, чем любое заклинание. И эффективнее.
А сейчас приходится сделать над собой усилие, чтобы поднять палочку.
- Империо… - как всегда нараспев. Остальное – мысленно.
Джеймс Поттер поднимается на ноги, глядя перед собой пустыми глазами, и, повинуясь приказу, медленно идет к двери. Его уже ждут.
Сириус – охотно верю, что невольно – делает попытку двинуться навстречу, но замирает, почувствовав на плече мою ладонь.
Он до сих пор дрожит.
Джеймса укладывают на носилки – грязнокровку и младенца уже успели угомонить, и тишина ласкает слух, как гладкий шелк – пальцы.
- Мой Лорд, - начинает Беллатрикс.
- Я сам.
Можно подумать, я хоть кому-то доверю принудительную аппарацию Моей Радости.
Только у порога я вспоминаю, что Долохов – пока – в Азкабане.
- Дом взорвать.
Эйвери с готовностью кивает головой. А мне тошно.
Долохов наверняка проворчал бы, что сам все прекрасно знает, и незачем вмешиваться не в свое дело, и вообще кое-кто давно уже должен отдыхать, а не торчать тут, как «гуозть в заднитсе».
Меня подобная фамильярность раздражала – чем дальше, тем больше. Просто я не хотел решать проблему сам. Не понимал, почему, но тем не менее… И целых два дня радовался, что последняя (и крайне живучая) тень моего прошлого наконец исчезла.
А потом прошелся по луже. И вдруг осознал, что никто – никто! – не рискнет подойти ко мне, чтобы отчистить грязь с подола мантии. Даже Беллатрикс. Придется звать.
Никто не решится сказать: «Милорд, шли бы вы… куда-нибудь. Вы роняете мой авторитет перед подчиненными».
Никто. Никогда. Ни за что.
Эйвери требует «разрешения» для каждой мелочи, потому что не способен взять на себя ответственность. И остальные не осмелятся.
А Сириус, кажется, до сих пор не понял, что Джеймс Поттер, которого Дамблдор приговорил самолично, когда придумал эту историю с пророчеством, вполне себе жив.
Директор Хогвартса, наверное, до сих пор надеется, что я клюну на приманку.
Щаззз… Можно подумать, это первая Провидица на моем веку.
Наша преподавательница по Прорицаниям всегда говорила, что я буду самым юным за всю историю министром магии.
Самому юному было тридцать восемь. Предсказание не сбылось.
И небеса не разверзлись, как и земная твердь.
… А Долохова надо будет вытащить. Потом.

Джеймс Поттер

Я мало что понял. На самом деле.
Сириус вернулся, хотя совершенно определенно попрощался до утра. Потом… потом я понял, что это вовсе не он. И кажется, успел крикнуть.
Перед глазами полыхнуло зеленым, а потом мы все оказались здесь. Как будто в клетке.
Может, кого и могли обмануть, но только не меня. Я сам, собственноручно, обил стены разноцветным шелком. Стены нашего с Лили и Гарри дома.
Он был старый и почти заброшен, но после пары серьезных заклятий в нем уже можно было жить. Мы знали, что делали.
А здесь не сохранилось даже кресла-качалки.
Много камня. Факелы под потолком. И прозрачная стена впереди.
Свет, голоса… Бродяга, стоящий совсем рядом – только руку протянуть.
Бледный, в полном отчаянии… А рядом заливается плачем мой сын. Мой собственный сын.
Только… меня в банку посадили. Стеклянную. Что ли…
Сириус!!!
Не могу, когда он такой беспомощный.
Не могу, когда он меня не слышит.
Не могу… Я же здесь! Здесь!!! Я очнулся!!!
Не поддавайся, пожалуйста. Они врут. Все врут. Ты не должен…

Волдеморт

Он снова смотрит в ту сторону, где Поттер-старший разбивает в кровь кулаки о прозрачную стену.
Чертов Джеймс.
Отвратительное, типично маггловское имя. Хуже Томми, право слово.
И Моя Радость принимает, как должное, что эта жалкая тля пытается добраться до моего цветочка.
Я совершил ошибку и готов это признать. Нужно было забирать Сириуса из дома раньше. Много раньше. В идеале – младенцем.
У Блэков при всех их достоинствах немало недостатков. Но главный из них – и судя по всему, наследственный, - склонность к импринтингу.
Они искренне и навсегда привязываются к первому встречному, который смог обратить на себя их весьма рассеянное и выборочное внимание. Это не так просто, как кажется. Большинство людей для Блэков – все равно что лягушки, которые мешают сосредоточиться своим кваканием. Или, к примеру, комары. Единственная эмоция, которую Блэки испытывают в таких случаях – желание отогнать прочь или прибить на месте. Как получится.
Но если тебе удалось убедить их, что ты человек, – считай, дело сделано (при условии, что раньше это никому из не-близких-родственников не удавалось).
Сложность в том, что у тебя нет готовых рецептов. Ты можешь кричать или молчать, пялиться на них двадцать четыре часа в сутки или вовсе не обращать внимания – все равно не поймешь, отчего они выбрали именно тебя. Или не выбрали. Сириус выбрал Джеймса. И мне придется очень постараться, чтобы эта чертова зависимость наконец исчезла. Развеялась, как дым, закончилась, как неприятный сон. Мне предстоит совершить невозможное. Далеко не первый случай в моей жизни. Только на это и можно надеяться. Я умею воплощать в реальность невероятное.

Джеймс Поттер

- Ты, разумеется, понимаешь, что тебе придется принять Черную метку и поклясться мне в вечной верности?
- Нет! – я кричу сам – и слышу голос Лили. Моей Лили, на которую этот… этот… этот выродок направил палочку. Я замолкаю.
А она говорит за меня – и за всех, кто незримо встал за нашими спинами.
Доркас и Бенджи, Макмилланы и Прюитты… Все те, кто перешли в Небытие его именем. Я почти вижу их за ее спиной.
И Бродяга, наверное, видит тоже – потому что он молчит. И правильно делает. Можно подумать…
- …он оставит нас в живых, если ты согласишься! Он просто лжет, как и всегда! Помнишь нашу клятву? «Мы будем бороться до самой смерти – и даже после нее не опустим мечи!».

Волдеморт

Бэтхолл, он же Бэтхауз, появился у меня совершенно случайно. Мне было все равно, где жить. Хоть в канаве. На самом деле.
Но мои слуги – тогдашние, сейчас остался один Долохов, - решили, что у меня должен быть свой собственный дом. И я подчинился.
Много позже я оценил и комнаты, и статуи в коридорах, а главное – сад. Чудесный сад со множеством цветов. И все они молчали. Всегда.
Люди, в отличие от цветов, постоянно производят много шума. Даже если просто спят. Они и во сне умудряются храпеть, всхлипывать, вести долгие разговоры. Даже петь. Иногда.
Вот и сейчас мои слуги очень громко дышат. Только Сириус ведет себя, как подобает. Его почти не слышно.
Я держу палочку на уровне груди. Грязнокровка продолжает свою речь, весьма, надо сказать, впечатляющую. Когда-то я сам увлекался ораторским искусством. Теперь – уже довольно давно – речи на общих собраниях произносят другие.
Меня словно бы не существует. Даже имя и то под запретом.
Я стал похожим на древних богов. Даже маги сейчас не помнят, что это были за существа. Известно лишь, что они были, и были бессмертны. Иногда они снисходили до смертных женщин – и на свет появлялись не волшебники даже, а нечто большее. Магией эти существа, разумеется, не владели. Им это было ненужно. Они просто изменяли мир, как Александр Великий. В их руках мир становился глиной, которая поддавалась легчайшему нажиму пальцев. Даже я так не могу. Пока.
Среди людей подобное в древности удавалось только Блэкам. История, не приглаженная цензурой, сообщает, что именно они оставались богами Уэльса. Даже после прихода христиан деревьям их рощи приносили первые плоды урожая.
В учебнике истории магии для начинающих сообщается, что Блэки всего лишь древнейший из известных чистокровных волшебных родов Британии. Это и понятно – ни к чему усложнять и так нелегкую жизнь учащегося школы. Меня удивляло то, что сами Блэки были весьма мало искушены в собственной истории. Тот же Альфард мог часами рассказывать про Морского Змея, наводившего страх на все побережье, и про победу над ним, но когда я спросил, отчего наследники престола до сих пор именуются принцами Уэльскими и отчего заносчивые англосаксы с тех самых времен перестали тревожить луга завоеванной страны – Альфард не смог ответить. Он не знал даже самой романтичной семейной саги о Черном принце и Джоанне Прекрасной, вдове двух мужей, которая никак не подходила на роль жены принца, но при этом ею была. Эти имена были лишь строчками на семейном гобелене, не более. Альфард помнил наизусть, что Блэки были дважды короли, но затруднялся ответить, с какой стати. Он помнил, что в них течет кровь Морганы, но не воспринимал как предка Мерлина – а ведь именно плод их недолгого союза вырос первым волшебником, сумевшим обратить безобидную до тех пор магию в оружие, способное вызывать неурожаи, ураганы, бури и даже смертельные болезни.
А главное, Блэки были на удивление неискушенными во всем, что касалось темной магии – и это при том, что именно их предки ее до нее додумались!
Они были твердо уверены, что Моргана ведьма – а я из древних книг знал, что это было существо. Богиня.
Они гордились тем, что чистокровные из чистокровных. А следовало бы гордиться другим.
Они на самом деле полукровки. Но не маггловские отродья.
Они потомки богов. Забывшие об этом.
Если бы у меня были такие предки, я бы гордился ими даже больше, чем САлазаром Слизерином.
А Блэки о столь славном родстве просто не знали. Пересказывали друг другу семейные предания. И всего лишь.
Может, они просто защищались?
Трудно быть богом на земле, лишенной богов.
Даже Один, которого я встретил в своих странствиях (и едва уцелел!!!), притворяется одним из циклонов. Научно вычисленным и обоснованным.
Боги намного сильнее людей. Просто людей развелось слишком много. Они берут числом, а не умением.
И при этом производят жутко много шума.
Я спокойно перевожу палочку на Гарри Поттера – и его мать тут же теряет мысль и осекается на полуслове.
А мысль была ценная, хотя и не новая. «Не верь им, все равно обманут».
Я обманул бы с превеликим удовольствием, просто это не в моих интересах. Неужели неясно?
Она снова начинает орать – мол, мучайте лучше меня, меня! Так же, как орала раньше, чтобы ее убили вместо сына.
Нужна она мне.
- Блэ-эк… Ты хорошо понял, какие ставки в нашей игре? Или тебе все равно?
Джеймс Поттер давно замолк, как будто ему кляп в рот вставили.
Грязнокровка голосит, не переставая. Эти тупицы даже не догадываются наложить «Силенцио». Белла и та смотрит в сторону, хмурясь скрытым от меня мыслям.
Я мог бы держать их всех на цепи своего разума, но это слишком утомительно. Итак приходится следить одновременно за пятью взрослыми. За пленниками и за их… давними приятелями. Навозным жуком, принесшим мне Пророчество, и крыской.
Не особняк, а зверинец…

- Кру…
И вот тут моя радость наконец валится на колени – очень неуклюже. Младенчик тянет к нему ручки, но Сириус даже не замечает этого движения.
- Не надо.
Ему не идет такая поза. Совсем не идет.
Длинные волосы мешают разглядеть выражение лица. И вообще стоять на коленях – искусство, которое дано не каждому. Эйвери делает такое превосходно. Сириус не умеет. В нем нет истинного желания распластаться, превратиться в прах под ногами.
И это хорошо.
Я поднимаю его знаком – и он встает. Неграциозно, неловко, неправильно. Вместо того, чтобы присесть на пятки, опереться на носки и одним быстрым движением подняться, он выставляет вперед ногу, потом помогает себе рукой…
Тот самый, который принес мне пророчество, стоит совсем рядом.
Они с Сириусом старые друзья. Или враги. Не имеет значения. Как правило, друзья и враги с определенного момента становятся неразличимы.
И друзья, и враги возвращают нас в человеческое. Они знают нас прежними. Уязвимыми.
Таким меня знает Долохов.
Я объясню тебе позже, насколько ценно такое знание. А сейчас…
Я просто говорю:
- На что ты готов ради этого шумного куска мяса?
У него опять едва заметно дергается скула. Интересная у людей мимика…
- Если я прикажу вылизать мне обувь – ты послушаешься?
И он, едва поднявшись, собирается… он смотрит на мои сапоги (ну да, нечищенные, и что?), его плечи опускаются…
- Не надо. Я просто предложил.
И Моя радость таращится недоуменно. Как будто ждет от меня подвоха. И какой я дал повод, позвольте спросить?!
Если я ничего не путаю, я всегда выполнял обещания… В плохом смысле, в основном… но от меня ж не требовали хороших обещаний! Сначала не думали, потом не осмеливались… Такова жизнь.
Впрочем, кое-что тебе сделать придется. Самую малость.
Повинуясь движению моих бровей, сразу двое берут под прицел младенца и его мамашу. Вместо меня. Еще четверо направляют палочки на Блэка.
А я протягиваю ему свою.
Забавно… Моя радость даже не пытается закрыться, но в мыслях у него такой ураган, что вместо более-менее членораздельных эмоций или воспоминаний в моей голове ветер свистит. Противно.
- Бери.
- Зачем? – спрашивает он недоуменно.
- Бери, я сказал.
Повысил голос всего-ничего… а уже подействовало.
Меня моей собственной палочкой Блэк все равно убить не сможет. А на остальных мне плевать.
Сириус берет ее двумя пальцами, словно раскаленный прут. На мгновение наши руки соприкасаются, и я поневоле поражаюсь, что чувствую, как холодна его кожа. Температура моего тела уже лет пятнадцать не поднимается выше тридцати градусов.
- Даже и не думай, - губы привычно расползаются в улыбке, от которой дети отчего-то ударяются в дикий плач. Не люблю людей младше одиннадцати лет. Потому что знаю по себе, что любой человечий цветок до этого возраста - всего лишь семечко.
- Возьми как следует, не стесняйся. Но без глупостей. Если что – Гарри все равно умрет раньше.
Он хочет сказать что-то, но прикусывает губу. Очень разумно.
- Щитовые чары, - оказываю я ответную любезность. – Моего собственного изобретения. Как говорят магглы, секрет фирмы. Если будешь хорошо себя вести, я открою этот секрет тебе.
Он сжимает костяную рукоять.
- Достаточно, - говорю я резко, протягивая руку. И он отдает палочку поспешно, как новоявленный убийца торопливо избавляется от пятен крови на одежде. Но мне удается поймать момент, когда его запавшие глаза блеснули живым огнем. Пока на мгновение.
У крыски, к счастью, хватило ума держаться в тени, под надвинутым на глаза капюшоном. Я уже привык к запаху его страха. Но когда Блэк взял в руки палочку, я впервые понял, какой этот мальчик способен внушать ужас.
Пэттигрю всегда был догадлив, особенно если дело касается его собственной шкуры.
Ты и на этот раз угадал, Малыш.
Просто я никогда не тороплюсь.
Насколько я знаю, Сириус Блэк в жизни своей никого не убивал. Но начнет.
С тебя. Позже.
В конце концов, наши новобранцы тоже тренируются на животных.

 

- Все свободны, - говорю я.
Время ужинать. А значит, все посторонние должны удалиться.
Навозный жук поспешил к выходу первым.
- Постой, - говорю я ему небрежно. – Надеюсь, ты согласишься разделить с нами трапезу… - жук делает шаг вперед прежде, чем слышит окончание фразы: - Сириус?
Люблю разочаровывать людей, которые мне не нравятся.
И тут Блэк показывает зубки. А я уж волноваться начал, что перегнул палку…
- Я не голоден, - тихо говорит он, отводя взгляд в сторону.
- Как угодно, - я пожимаю плечами. – Но тогда и остальные ничего не получат. А младенцы, между прочим, все время хотят есть…
- Тебе-то откуда знать? – огрызается он совершенно машинально, и я смеюсь, не обращая внимания на довольно-таки злобные взгляды ближайших моих сторонников.
Еще бы: год за годом обедать с самим Лордом, и год за годом невольно коситься на пустой стул – по правую руку. И знать: что бы ты не сделал, какой бы подвиг не совершил во имя господина – ты все равно не займешь самое почетное место за круглым, как у короля Артура, столом.
Оно предназначено для мальчишки. Гриффиндорца. Выкормыша Дамблдора, как однажды вполголоса бросила Беллатрикс.
Ничего, я не брезглив.
- Читал. Самообразование – в любой области – крайне полезно для духовного развития, - я стараюсь не улыбаться, и наградой мне служит первая за весь вечер членораздельная мысль Объекта.
Моя радость меня ненавидит.
Сторонники один за другим исчезают за занавеской, где давно уже ждет накрытый к ужину стол.
Снейп делает быстрое движение, чтобы исполнить прощальный ритуал, но я нетерпеливо качаю головой.
От него мне не нужно ничего – даже поклонения.
Собственно, он почти труп. Но сначала…
Вытянутая из виска серебристая нить, похожая на маленькую змейку, покорно сворачивается на дне подставленного флакона.
Воспоминание. Мой подарок на Хэллоуин старому маразматику, вообразившему себя великим учителем.
- Отнеси это Дамблдору… Снейп. Пойдем, Сириус.
Блэк медлит, оборачивается… чтобы увидеть, как грязнокровка жадно сжимает в объятиях своего отпрыска. А тот, забыв обо всем, самозабвенно высасывает из бутылочки молоко. Подарок от Драко Малфоя.
Я подумаю, что делать с Поттерами. Потом.
Пока они мне нужны.
- Что бы ты обо мне не думал, Сириус, я всегда держу свое слово. Пока ты не делаешь глупостей, с твоими… друзьями ничего не случится.

Звяканье приборов, непринужденный разговор… этот ужин похож на палитру. Смазанные, перемешанные краски. Смазанные, перемешанные, приглушенные звуки.
Я не требовал от Блэка участвовать в разговоре – не зверь же я, в самом деле. Хватит того, что пришлось дважды напомнить моему почетному пленнику, зачем человечество придумало столовый нож и вилку.
После второго напоминания наши руки встретились над блюдом с мидиями, и мне снова стало смешно. Мы так и ели их вдвоем – никто больше не прикоснулся. Обычно я предпочитаю морепродукты, сваренные в подсоленной воде и слегка сдобренные специями – никаких изысков. Но в этот раз по моему приказу их приготовили так, как любит Блэк – с оливковым маслом и белым вином. Вкус показался мне необычным, но не неприятным.
Моя радость тщательно накалывала на вилку по две штучки – с зажатым между ними ломтиком ананаса или огурца. Это было… красиво. Даже Белла так не делает.

Когда я знаком отпустил соратников, Сириус вскочил первым. Не знаю уж, что он подумал – может, решил, что «издевательства» наконец закончились, и теперь все будет «так, как надо». Видимо, имелось ввиду какое-нибудь подземелье, цепи, круциатусы или сразу Авада. Понятия не имею.
И тогда я подошел вплотную – он собрал все оставшиеся у него силы, чтобы не отшатнуться прочь – и крепко зажал в кулаке черную прядь.
Иногда моих слуг посещает нечто вроде озарения, и они понимают все без слов.
Последней ушла Беллатрикс.
Что, хоть кому-то кроме меня этим вечером будет хорошо. Вряд ли Рудольфу сегодня намекнут на неверность его жены. Даже мифическую.

Забавно. Весь вечер (или ночь? Я давно уже утерял способность определять биологическое время) я глаз не сводил с этого лица, приобретшего форму сердечка, превращенного - моими стараниями - в совсем уж невероятную копию какой-нибудь детской картинки. Огромные, почти как у домового эльфа, глаза, нереально маленький поджатый ротик, роскошные волосы.
А теперь, когда мы наедине... Я не знаю, что делать. То ли разучился. То ли вовсе не умел никогда.
Подозреваю, что будь на его месте женщина, я и тогда стоял бы столбом и рассматривал собственную столовую.
Первоначально - когда я только переступил порог этого дома - здесь были тяжелые бархатные портьеры травянисто-зеленого цвета, украшенные серебристыми извилистыми линиями и серебристыми же кистями.
Я даже не сразу сообразил, отчего с первого же взгляда и до самого дна души возненавидел эту комнату. И продолжал ее ненавидеть, пока Долохов не послал подальше доброжелательных советчиков и не сменил всю обстановку.
Только когда тяжелый бархат сменился легковесным тюлем, а массивные кресла - изящными стульями с изогнутыми спинками, до меня дошло, что именно было не так.
Мои соратники отчего-то решили, что мне будет приятно вернуться в гостиную слизеринского факультета.
А я ненавидел Хогвартс. И особенно ставшие родными подземелья.
Это сейчас я почти не человек. Даже, пожалуй, слишком.
Тогда я нещадно мерз в сырой каменной спальне. Просто не подавал вида. Даже в приюте топили лучше. А вот кормили, разумеется, много хуже. Но к голоду я привык, а к холоду так и не сумел.
И еще я не выношу пародий на змей. Все равно, из какого они сделаны материала. Деревянные подсвечники, фигурные ручки, латунные узоры - все вызывает желание сломать, разорвать, уничтожить. Стереть с лица земли.
Живые змеи другие. Со скользкой кожей и свистящим, на редкость выразительным языком. Если бы я мог - вообще не разговаривал бы по-английски.
Но змеи, даже мое наследство от материного предка, лишены ума. И говорить с ними просто не о чем. А жаль.

До сих пор вспоминаю школьные годы, как заключенный - свою тюрьму.
Урок первого и главного из надзирателей - Дамблдора - я выучил на отлично. Благо, тот в кои-то веки выражался вполне ясно, даже круглый идиот, и тот бы понял.
Поэтому я стал примерным учеником и гордостью школы.
Каждое утро я наглухо, на все пуговицы, застегивал собственную душу, как иные мои сокурсники - мантию.
Лишь считанные студенты - ставшие потом первыми соратниками - знали меня, а не маску.
И гордились дружбой со мной по праву, а не по заблуждению, мною же и внушенному.
Хогвартс я ненавижу до сих пор. И тянусь к нему, как одуванчик тянется к чужим корням, хотя и знает, что его безжалостно выдернут из земли и швырнут в компостную яму за столь неблаговидное поведение.
Когда я перешагнул порог Хогвартс-экспресса, я действительно напоминал этот очаровательный и въедливый сорняк. Худой, с цыплячьей шеей и легкой сутулостью. Я косил на одно плечо, потому что в школу – отвратительную маггловскую школу – приходилось таскать множество учебников. И книжки, которые я брал из библиотеки, тоже.
Я рано научился читать и читал взахлеб и помногу. И что самое смешное – терпеть не мог сказки про волшебников, даже про Мерлина. Чувствовал, что это вранье…
Осанку мне выправили – как-то незаметно. А ощущение тяжести на правом плече то и дело возникает до сих пор, когда я чувствую себя неловко. Как сейчас.
Моя радость умудряется прятать взгляд, не опуская взора. Потому что его глаза пусты и равнодушны.
Я знаю, чего я хочу от Сириуса Блэка. Завтра, послезавтра… много лет спустя.
Я понятия не имею, что делать сегодня. Зачем мне вообще эта безвольная деревянная кукла. Кажется, если закатать сейчас рукав его мантии, там обнаружится шарнир, который позволяет гнуться игрушечным рукам.
Не пойму, когда случилось превращение. И почему. Еще недавно, сидя за столом по правую руку от меня, Блэк был реален до дрожи в пальцах. И стоило мне нечаянно коснуться белоснежной гладкой кожи, как по всему телу расползались смешные, приятные мурашки. А теперь…
Он не голоден. С его Поттерами ничего страшного не случилось. Его никто не унизил, не оскорбил ни словом, ни делом.
Почему же Моя радость стоит, напрягшись всем телом, и таращит на меня отвратительно стеклянные глаза?
Нет. Так – не хочу. Скучно.
Я выпускаю из пальцев шелковистую густую прядку, беру Сириуса за руку – когда он сдвигается с места, мне чудится, что я слышу отвратительный скрип несмазанной телеги – и веду его к себе в спальню.
Мне самому давно уже не требуется кровать. А Моей радости пригодится.
В упор не помню, как выглядят и ведут себя сонные люди, но охотно допускаю, что не ошибся в своих предположениях. Особенно если учесть, что Сириус заснул, едва коснувшись головой подушки.
А мне предстоит ожидание. Уже не долгое.
Завтра все должно быть по-другому. А сегодня скоро закончится.
Раньше я непременно взял бы в руки книгу. Теперь можно просто смотреть на звезды сквозь прозрачную стену, как в маггловских гороподобных страшилищах.
У них всегда так – детали превосходны, а вот на целое без злости и не взглянешь.
Интересно, понравился ли Дамблдору мой подарок?

***

Утро выдалось холодным, но безветренным. И солнце светило так, что казалось, будто снаружи – летний полдень. Томный, нежный полдень с малиновым привкусом.
После рассвета я отправился в сад, как и всегда.
Все посадки я планировал сам – и таким образом, чтобы цветение в нем продолжалось круглый год. Даже зимой. Где-то необычные сорта, которым расти в Британии было не положено, но у меня они приживались. Где-то заколдованные собственноручно семена. Добиться стойкого эффекта мне пока не удалось – каждый год работу приходилось делать заново. Но я был не против.
Вот и сейчас, на исходе октября, меня встречали пронзительно-алые рододендроны и хищные канадские розы, привыкшие к тамошним холодам. Их не отличишь от обычных, только не стоит хвататься за листья – они ядовиты. И яд легко проникает сквозь человеческую кожу. Поэтому я всегда держу в карманах рабочей мантии безоар. На всякий случай. Однажды пришлось им воспользоваться. Одиннадцать лет назад. Как раз на следующий день после того, как в первый раз увидел Сириуса.
Тогда я в последний раз пришел к Дамблдору. Официально – чтобы получить должность, неофициально – предложить директору Хогвартса не совать длинный нос в кое-какие дела, его не касающиеся. Школу я трогать никогда не собирался – зачем? В ней кое-что нужно улучшить, разумеется (и первым делом перевести слизеринцев в более комфортное помещение), но дети полезны только тогда, когда нужно надавить на их родителей…
Дамблдор отказал. Что ж, его предупредили.
Я вышел из кабинета и, кое-что сделав, направился к выходу. И вот тогда я и увидел Мою радость.
Двое маленьких гриффиндорцев неслись по пустынным коридорам и распевали какую-то песенку, но завидев взрослого, перешли на шаг и замолкли.
- Здравствуйте, - поприветствовал меня вихрастый. А Блэк (я узнал его сразу – очень уж похож был на Беллу) удостоил меня приветственным кивком и взглядом ярких серых глаз. У всех Блэков глаза чуть длиннее, чем у нормальных людей.
Я глянул в их сторону мельком, но привычка замечать детали меня не подвела. Я и сейчас до мелочей помню Мою радость одиннадцатилетним мальчишкой. Шелковая мантия, надменная осанка, легкий шаг, блестящие пряди коротко стриженных волос и врожденная манера смотреть на все и вся чуть свысока.
Не знаю, чем Блэков так смущал Гриффиндор. При такой внешности красно-золотая гамма более гармонична, чем серебряно-зеленая.
Он уже тогда был высоким и тонким – правда, тогда его худоба и бледность казались болезненными, и я даже подумал, что наследник Блэков скорее всего страдает каким-то врожденным недугом. Лишь потом я узнал, что причины некоторой чахлости наследника кроются в особенностях воспитательных приемов, применяемых в этой семье. А в тот момент подумал, что если болезнь можно излечить, это прекрасный способ если не перетянуть старейший в Британии волшебный род на свою сторону, то хотя бы нейтрализовать эту семейку раз и навсегда. Никогда не знаешь, что именно может взбрести Блэкам в голову. Они могут улыбаться тебе в лицо, а за спиной шептать проклятия. Весьма, надо сказать, действенные. Матушка Моей радости, например, наградила Антонина бесплодием– женщин у него было достаточно, но не понесла ни одна. И ведь говорил я ему, что нечего крутить амуры с этой принцессочкой…
Сириус и сейчас белокож, хотя обзавелся наконец румянцем. Нежные в детстве черты лица не то чтобы огрубели, но стали более четкими. Чуть вздернутый нос с годами приобрел идеальную прямоту, а походка стала слегка небрежной. И мне действительно интересно, сколько раз Поттер делал ему замечания, прежде чем Моя радость приучилась не застегивать на воротнике первую пуговицу.
Я оставил его спящим.
Во сне Сириус то и дело ворочался, вскрикивал и иногда поскуливал, как наказанный щенок. А потом вообще обратился в собаку. Я вовсе не жаждал, чтобы на моей постели валялась огромная черная псина (терпеть не могу этих животных!), поэтому вернул ему человеческий облик и напоил успокаивающей настойкой. По-моему, он даже не проснулся толком. Настойка подействовала быстро – уже через пять минут Сириус перестал наконец вертеться, а немного погодя разулыбался.
Как выяснилось, Поттер бодрствовал чуть ли не до рассвета, пока не заснул сидя. Меня он интересовал меньше всего, поэтому я сразу направился в комнату, отведенную для грязнокровки с младенцем. Эти тоже спали, и я наконец получил возможность хорошо рассмотреть ребенка.
Точная копия Поттера-старшего. Настолько, что не остается никаких сомнений, чей это сын.
Когда Эванс забеременела, никто из наших не был уверен в отцовстве Джеймса. Эти трое вечно крутились вместе, кочевали из дома в дом, и Беллатрикс (на пару с Люциусом) подозревала, что Поттер женился на Эванс исключительно для отвода глаз. Еще в пятнадцать лет любящие родственнички предупредили «предателя крови», что никаких грязнокровок в качестве жены одного из Блэков не потерпят, а Поттер, как говорили, способен ради Сириуса и не на такие жертвы – как, впрочем, и наоборот. А когда выяснилось, что к врачу Эванс сопровождал исключительно Блэк, даже скептики вроде Долохова поутихли.
Вопрос долго оставался открытым. До тех пор, пока Гарри не подрос и не приобрел совершенно явное сходство с Поттером. Достаточно взглянуть на его, с позволения сказать, прическу.
Впрочем, все это имеет мало значения. Сириус привязан к ребенку до смешного.
Если Моя радость будет хорошо себя вести сегодня, возможно, я позволю ему повидаться с крестником.
Сдохнуть можно – потомственный друид стал крестным отцом… Где они крестили ребенка, никто так и не понял – их караулили буквально у всех британских храмов. И католических, и англиканских.
Честно говоря, я не понимаю, как они продержались все это время. Мы долго играли с ними, как кошки с мышками. Трогать этих троих (из-за Сириуса) я запретил, и ребятки Долохова ограничивались визитами в очередное «убежище» в отсутствие убегающих и приветственными посланиями на стенах, зеркалах и других поверхностях. Подобными шуточками наши боевики в свое время довели до настоящего сумасшествия парочку неподкупных сотрудников министерства (он в могиле, она в Святом Мунго). А этим хоть бы хны. К счастью. Как только я вспомнил про ту давнюю историю, тут же запретил подобные развлечения.
В конце концов, достаточно было держать их под колпаком.
И когда они столь остроумно (и неудачно) выбрали Хранителя, я понял, что игры закончены. Все части головоломки обрели нужное место. Дамблдор и крысенок подарили мне возможность закончить игру одним махом.
Упрямство Объекта надоело мне до смерти, и я начал склоняться к мысли, что придется пойти на крайние меры и, подставив Блэка, помариновать его с полгодика в Азкабане. Я не сомневался, что если все сделать искусно, его так называемые товарищи (может быть, за исключением Поттеров) отвернутся от него с превеликим удовольствием, потому что большинство людей искренне ненавидит тех, кто смеет убедительно опровергать их предрассудки. После того, как в тюрьму угодил Долохов, план приобрел еще больше шансов на успех. В результате Моя радость оказалась между молотом и наковальней, между Упивающимися и Авроратом. И тут Дамблдор запустил свою комбинацию с пророчеством.
Я так успешно делал вид, что заглотил приманку, что в это поверили даже некоторые мои приближенные – например, Малфой. А о противниках и говорить нечего.
Мне, собственно говоря, абсолютно наплевать, действительно ли нынешняя преподавательница прорицаний что-то такое сказанула или все это было игрой на публику (Жук, по-моему, так и не понял, что его в любом случае использовали «втемную» и ценность его как агента с того самого момента равняется в лучшем случае нулю). Главное – у меня появился шанс добиться своего менее травматичным и рискованным способом.
Белла вечно жаловалась, что Блэк готов черт знает на что из-за придурка Поттера. Выяснилось, что Беллатрикс ничуть не преувеличила.
И я впервые искренне порадовался, что на свете есть лохматый Поттер, который не нашел ничего лучше, чем обзавестись семьей. Во время войны.
Очень удобно. Для нас.

Больше всего мне хотелось уйти к своим цветам и никого не видеть. Кроме Моей радости, разумеется. Поднимаясь с кресла, я вдруг почувствовал, что страшно устал. Так же было, когда я впервые навестил своего василиска. Ты сжимаешь зубы, ты идешь к цели сквозь вой бури… и когда достигаешь мирной поляны, у тебя подкашиваются ноги.
Не надо больше притворяться. Не надо больше воевать. Незачем.
Но придется. Еще чуть-чуть.
Я уговаривал себя не меньше пяти минут.
В гостиной меня, как всегда, ждал стул с высокой спинкой, пачка пергаментов с отчетами, «Ежедневный пророк» и маггловский готовый завтрак из кукурузных хлопьев, залитых козьим молоком, – коровье я терпеть не мог. Чашка горького шоколада дымилась рядом. Жена Лестрейнджа – не нынешнего, а его отца, который недавно скончался от банального сердечного приступа, уверяла, что он приготовлен по древнему ацтекскому рецепту. Мне было как-то все равно. Просто вкусно.
Я привычно сел на стул, укутав ноги пледом, и принялся изучать отчеты, а потом газету.
«Ежедневный пророк» мы перекупили еще два года назад. Но официально издание все еще оставалось рупором министерства. Так было удобнее и мне, и редактору. Тот не имел на свою голову весьма значительных неприятностей, я по-прежнему из первых рук узнавал, что хочет нынешний министр, а главное, Бартемиус Крауч. Долохов говорил про него коротко и емко: «Всем война, а ему мать». Особого ума я за Краучем, если честно, не замечал, но помогал он здорово. Так, что боевики откровенно заскучали и радовались каждому приказу на ликвидацию, которые становились все более редкими. Крауч и без нас хорошо делал свое дело. При этом почтенный законник поносил меня и моих сторонников выражениями на грани нецензурных, что никакой роли не играло. Пусть себе отводит душу… А вот наш молодняк откровенно злился. Настолько, что Белла на пару с Руди довольно успешно окрутила Крауча-младшего. Не то чтобы от него было много пользы – Крауч осторожничал и не хранил дома документов. Просто Беллатрикс откровенно злилась. Она и на крысенка злилась, когда тот по моему приказу изображал Сириуса на собраниях. «Авадой честнее», - пробурчала она как-то.
Еще чего…
Позиция «Пророка» тоже вызывала… нарекания. Они никак не могли взять в толк, что оппозиционную газету закрыли бы в два счета. А вот начальник магического департамента умудрился добиться невозможного: «Пророку» попросту перестали верить. Еще бы… «нашы ребьятки» (не высший эшелон, разумеется, а шелупонь всякая) чуть ли не в открытую шастали по всей Англии, шугали магглов, били стекла в домах полукровок (хулиганье несчастное), носили соответствующие футболки (самой популярной оставалась знаменитая «Живи чисто, умри быстро» с портретом Блэка, к которой и придраться-то было невозможно, потому что ничего особо криминального в ней не было). А в статьях все спокойно, и длительная борьба со слугами Неназываемого вот-вот увенчается успехом. Нужно только усилить, привлечь и так далее. Интересно, если мы на время прекратим активность, Крауч сразу объявит о моей долгожданной смерти или все же подождет?
На первой странице, вопреки ожиданиям, красовались крупные портреты обоих Поттеров и, разумеется, Моей радости. Их объявили в розыск. «Молодая чета с ребенком исчезла накануне из собственного дома. Всех, кто может сообщить…» Крупные, угловатые буквы. Интересно, на что Крауч рассчитывает? Его, с позволения сказать, мирное население уже и днем носа из дома не высовывает, не то что среди ночи. А вообще ничего не скажешь – оперативно.
Сначала я было подумал, что редакцию предупредил Дамблдор, но быстро отказался от этой мысли, когда вчитался в статью.
«Давно подозревался в связях… доказательства… старинный род, известный своей приверженностью Темной магии…».
Мне стало смешно. Видимо, Моя радость самым наглым образом, хотя и не по своей вине, проигнорировала очередной допрос. Вот его и отправились искать… к Поттерам.
Из статьи совершенно невозможно было понять, обвиняют ли Сириуса в похищении или «молодая чета» составила ему компанию добровольно. Ну и ладно. Держать Поттеров при себе вечно мне совершенно не хочется, а если лучшего друга отправят в Азкабан, Моя радость такого поворота дел явно не оценит. И все усилия пойдут насмарку.
На второй странице обнаружился очередной отчет о прошедших сутках – задержанные, арестованные, осужденные за и даже какая-то разогнанная демонстрация «Упивающихся смертью» с фотографиями такого качества, что их легко можно было интерпретировать как угодно (предваряя мой вопрос, Рудольф докладывал, что никаких демонстраций, ни запланированных, ни самостийных, не проводилось и проводиться не могло). На третьей поместился отчет об очередном заседании Визенгамота. Дальше шли фестиваль народного костюма, показ магических мод в Париже, рецепты австралийских аборигенов… в общем, все по-прежнему было спокойно. Впрочем, отчасти это соответствовало истине. А то, что мои ближайшие соратники после ужина отправились на Диагон Алли, где наши (естественно, в масках) праздновали Хеллоуин, то и дело запуская в воздух Метку, выкрашенную в честь праздника в ярко-оранжевый, и отплясывали там часов до четырех, - это явный признак улучшения общей обстановки. Никого ж не убили, в конце концов!
Я люблю «Ежедневный пророк». Он всегда приводит меня в хорошее настроение.
Я еще не решил, кто станет министром магии. Да это и неважно, по большому счету.
Править все равно буду я. А потом – Сириус.
В конце концов, Сами-Знаете-Кого в лицо мало кто знает. Какая им разница?

Покончив с завтраком и делами, я ушел в сад и принялся обрезать канадские розы. Никому другому возню с цветами я доверить не мог.
Привычный ритуал действовал тонизирующее – как утренняя чашка кофе или влюбленность. Или интересная задачка для таких, как Моя радость. Питер поведал мне о склонности этой пары решать сложные магические проблемы каким-нибудь малотрадиционным способом. Ничего, я более интересный… партнер. Для всего.
Я спиной почувствовал его ненавидящий взгляд. И не обернулся.
- Где они? – судя по всему, долгий сон пошел Моей радости на пользу, потому что его голос звучал совершенно нормально, в отличие от вчерашнего. Никаких ноток безнадежности и бессильной злости. Прекрасно.
- Доброе утро, хотя вернее было бы сказать день. Ты завтракал? – спокойно поинтересовался я.
- Они живы?
- В этом доме вопросы задаю я. Ты ел?
- Нет, - Сириусу пришлось сделать над собой усилие – на самом деле он явно хотел кинуться на меня с кулаками. И чего Белла, спрашивается, обвиняла кузена в несдержанности? У Блэка просто не было стимулов. Теперь есть.
- Так поешь. Закажи эльфам все, что хочешь.
- Кокосовый орех, - мстительно сказал Сириус, плотнее укутываясь в плащ. Не знаю, с чего он взял, что на нашей кухне их не найдется. Здесь неподалеку отличный супермаркет, а я, как уже говорилось, совершенно не брезглив.
- И всего лишь? – я усмехнулся, наконец поворачиваясь к нему лицом. Потому что с розами закончил, а рододендроны могли и подождать. – Ты не привередлив. Прямо сейчас или позже?
- У тебя тут и пальмы растут? – тем же нахальным тоном продолжал мой гость.
- Нет. Я предпочитаю цветы. Но если хочешь…
Он помолчал, с силой проведя ладонью по подмерзшей коре засохшего дуба, словно пытаясь вернуть ему жизнь – или отнять последние силы. Нужнее ему было второе, но кто знает… и неожиданно прямо спросил:
- Зачем ты это делаешь?
- Что именно? – поинтересовался я, беря в руки лейку.
- Зачем держишь нас здесь? – он повернул голову и чуть ли не впервые посмотрел на меня в упор.
Я пожал плечами.
- Это доставляет мне удовольствие.
Сириус прищурил глаза, в ярком свете солнца казавшиеся почти черными.
- К тому же вы так стремились найти мое убежище… - продолжил я тем же тоном. – А я не люблю прежде времени разочаровывать молодых.
- И долго будет длиться это… время?
- Для тебя – всегда, - сказал я честно. – А для них – посмотрим. Ты действительно хочешь кокос?
Просьба «отпусти их» так и рвалась с его языка, но вместо этого Моя радость произнесла лишь одно слово: «Нет».
Пожалуй, я позволю ему повидаться с Гарри.
После завтрака – Сириус честно сдерживался и даже не пролил кофе, когда я объявил ему, что вечером состоится церемония Принятия Метки – моя решимость окрепла настолько, что я решил не ждать вечера. Мне не терпелось посмотреть, каков Сириус со своими.
Выяснилось, что добрым в этом мире быть вредно. Все равно никто не оценит.
- Джеймс теперь с ними – или? - спросил Блэк вместо благодарности.
- Или, - коротко сказал я, потягивая вторую за день чашку шоколада с тыквенным печеньем.
- Тогда пусть лучше он, - сказал Сириус непреклонно. Так, что сразу стало ясно – возражать бесполезно. А постоянные угрозы могли выработать у него иммунитет против крайних мер воздействия.
Мне захотелось что-нибудь разбить. Но я тоже сдержался.

 

Джеймс Поттер.
Я ненавижу то, чего не понимаю. А сейчас я не понимаю ни-че-го.
Прозрачная стена, сводившая меня с ума, налилась камнем, когда этот гад увел куда-то Сириуса. Но я все равно не спал… пока не обнаружил, что проснулся.
Тело ломило от неудобной позы – я отрубился, сидя на корточках и прижавшись спиной к стене.
В этом… подземелье была узкая кровать и какая-то дверь. Я подергал ручку, и она неожиданно поддалась.
За дверью обнаружился туалет и ванная комната. Два полотенца, новый халат, зубная щетка и мыло в упаковке. Как в отеле.
Это… внимание меня насторожило еще больше.
Я открыл оба крана, чтобы набрать воды в раковину.
Вчера мы вырезали светильники из больших тыкв, а потом пили чай на кухне с новенькой мебелью из настоящей карельской березы. Пару лет назад мы заказали ее по каталогу и спорили до хрипоты, потому что это вообще-то был подарок от Бродяги на свадьбу, и тот по обыкновению настоял на одном из самых дорогих вариантов, пижон несчастный. Зато красиво, ничего не скажешь.
Если мы выберемся отсюда, никогда с ним спорить не буду. Пусть делает, что хочет.
Лили и Сириус в последнее время жутко нервничали, а я почему-то даже не сомневался, что все закончится благополучно. Не знаю, почему. Когда пришлось скрыться под Фиделиусом, Лили помрачнела еще больше, а я перестал волноваться окончательно. Даже если нам придется скрываться пару-тройку лет, это не вся жизнь. А там либо Лорду надоест за нами гоняться, либо он нарвется на того, кто сильнее. (Я уже достаточно взрослый и поэтому не думаю, что это буду я).
Когда среди ночи прозвучал звонок в дверь, я обрадовался. Это мог быть только Сириус. Меня, откровенно говоря, напрягала мысль, что мы впервые встретим Хэллоуин врозь. Даже разозлился на Хвоста. Сириус сорвался к нему, потому что Питер, видите ли, не отвечал на вызов. Я-то был уверен, что наш крысеныш попросту дрыхнет. Но Лили меня не поддержала.
А потом случилось то, что случилось. И я даже не знаю, живы ли мои жена и сын.
Хотя нет. Знаю.
Если бы что-то случилось с Лили, Гарри или Сириусом, я бы почувствовал. Я всегда чувствую.
Вода перелилась через край.
Мне было наплевать.

Когда я вернулся в комнату, не дав себе труда вытереть пол, в комнате появился стол, на котором красовалась тарелка с сэндвичами и стакан сока.
Как будто я снова в Хогвартсе и сижу наказанный в спальне в то время, как остальные объедаются сладостями на пире в честь Хэллоуина.
Только вот Сириуса теперь нет.
Наверное, это эгоистично, но я бы хотел, чтобы Бродяга был рядом. А не черти где и черти с кем.
Уродище красноглазое.
Интересно, где мы?
…Есть я не хотел – еще чего не хватало. Не нужны мне их подачки. Но ветчина пахла так вкусно, что я и сам не заметил, как опустошил тарелку. Задумался.
А потом в стене открылось отверстие, и меня словно вынесло наружу.
Я ожидал чего угодно. Но только не встречи с семьей.
Когда Лили разомкнула наконец объятия, я поздоровался с Гарри, а потом спросил:
-Ты не видела Сириуса?
Лили молча покачала головой и погладила меня по щеке, словно ребенка.
Все-таки Эванс – чудная девушка. Другая бы на ее месте наверняка обиделась такому вопросу – особенно после того, как не чаяла уже увидеть мужа.
Потом, когда мы сели на кровать, играя с Гарри и не решаясь заговорить друг с другом о том, что случилось – мало ли здесь может быть ушей! – я почувствовал чей-то пристальный взгляд.
Но стена была по-прежнему непроницаема.

Волдеморт

Он смотрел на них с дикой тоской в глазах. Настолько дикой, что я плюнул на все и сказал:
- Ладно, иди.
Сириус словно очнулся.
- Куда? – спросил он ровно.
- К ним. Иди.
- Это приказ?
Я ожидал совершенно другой реакции.
- Нет.
- Я приму метку, - сказал он твердо. Как будто принял решение сам – и давно. – Так что чем скорее они меня забудут, тем лучше. Но если ты или твои слуги причините им вред, никакая клятва меня не удержит.
И спокойно заправил за ухо длинную черную прядь.

За весь этот день я не разу его не коснулся. Но стоило задуматься – и мои пальцы ощущали шелк волос или мягкость кожи с твердыми выступами костей.
Он непозволительно худ для своего возраста и своего положения.
И поневоле меня охватывает злость. На Лили. Ну, ту самую грязнокровку. Жену Поттера.

Лили Эванс

Мне говорили, что он друг. И я верила.
Оказывается, зря.
Но откуда я могла знать?
Они всегда ходили вчетвером: Джеймс (которого я считала идиотом, пока не понаблюдала за ним так, чтобы он меня не видел. Оказалось, что если меня нет, он вполне нормальный и даже, пожалуй… ладно, это к делу не относится), Сириус (который казался заносчивым и крайне самонадеянным), Ремус и Питер. Иногда мне казалось, что эти двое существуют только в присутствии известной всему Хогвартсу парочки. Когда Джеймс или Сириус по каким-то причинам отсутствовали, ни Ремуса, ни Питера как будто тоже не было. Поначалу я их и вовсе путала - оба русоволосые, с не очень выразительными лицами, незаметные. И оба с Поттером.
На самом деле общее у них одно – оба не вызывают особого желания присмотреться к ним повнимательнее. И не хотят чужого внимания.
Когда Дамблдор сказал, что один из друзей Джеймса – предатель, начался настоящий кошмар. Нужно было выбирать между самыми близкими людьми.
Дамблдор намекнул, что это Сириус. Ни я, ни Джеймс не поверили. И в конце концов даже свыклись с мыслью, что это может быть Ремус.
О Питере никто из нас даже не подумал. А зря.
Я не понимаю, почему он это сделал. Из страха? Но ведь бояться можно по-разному. Никто не заставлял его вступать в Орден. Никто не принуждал становиться Хранителем Тайны.
Из зависти? Но мне всегда казалось, что он восхищался Джеймсом без всякой задней мысли. И гордился, что у него такие друзья.
Почему?
Я не знаю.
И не хочу об этом думать.
Мой сын жив. Мой муж жив. И Сириус тоже.
Остальное неважно.

Волдеморт

Этот день длился медленно. Перетекал сквозь пальцы, как тающий в ладонях мед.
И впервые за много лет мне не хотелось торопить мгновения.
Мои догадливые сторонники не беспокоили меня понапрасну – то есть вообще на глаза не показывались.
После не-встречи с Поттерами я решил показать Моей радости дом, но быстро отказался от этого замысла. Я живу здесь уже лет этак тринадцать, но так и не успел толком освоиться. В детстве я мечтал об огромном замке, который был бы полностью моим. А когда получил в распоряжение не самый большой особняк, то выяснил, что не так уж много пространства мне нужно для полного счастья.
Спальня, гостиная, библиотека и сад. Даже кабинет не нужен.
На нижних этажах обосновалась охрана, потом Долохов с очередной пассией, потом разведчики… мне это нисколько не мешало, благо, у меня наверху бывали только по приглашению. А завидев в одном из нижних коридоров, благоразумно сворачивали в ближайшую же дверь.
Одно время я лелеял мысль перевести сюда василиска, но вскоре отказался от этой мысли. Подходящее подземелье можно было бы соорудить за месяц, но зачем же лишать Хогвартс главной, хоть и совершенно забытой достопримечательности? Ни одна школа Европы не может похвастаться таким количеством редких волшебных тварей…
Сейчас, когда я вспоминаю себя в шестнадцать лет, мне смешно. Наивный романтический юнец. Это надо же было додуматься убивать грязнокровок с помощью Прародителя змей! Все равно что палочкой пытаться гвозди забивать или что-то в этом роде… Заклятия, яды, старая добрая Авада – да мало ли способов сделать дело быстрее и с меньшими усилиями! Но тогда я, безродный Томми Риддл, нашедший наконец опору над пропастью веков – и какую опору! – еще не наигрался в наследника Слизерина. Строго говоря, Моя радость абсолютно права, и никакого права на фамилию Гонт я не имею – так звали мою мать, а не отца. Но миф, который я сам себе придумал, оказался на редкость стойким, и мне понадобилось лет двадцать, чтобы окончательно перестать мерить себя и свои достижения по прославленному предку. Никогда не забуду день, когда я совершенно неожиданно понял, что мне на самом деле безразлично, чья кровь течет в моих жилах и кто были мои родители.
Любой ребенок, выросший без семьи, поймет меня без труда. Но даже мой опыт вряд ли заставит хоть одного сироту поверить на слово, что истинные, а не воображаемые родители чаще всего не стоят того, чтобы их узнавать.
Моя мать меня предала. Оставила ради любви к своему магглу, как прежде – своего отца и брата. Но я ее не винил. Дамблдор, придурок старый, потому и считает любовь великой силой, что сам этого чувства в жизни своей не испытывал. Я – испытывал. Одиннадцать лет. На собственной шкуре. Любовь действительно смертоносна, особенно если любят не тебя. Впрочем, если тебя любят не те, это немногим легче. Я бы с превеликим удовольствием обменял на одного Сириуса пару десятков Малфоев, сотню Эйвери и прибавил бы любого – за редким исключением вроде супругов Лестрейнджей, Долохова и еще пары личностей, к которым питал нечто вроде привязанности. В смысле, они мне никогда не мешали, и я чувствовал себя в их обществе столь же спокойно, как и в одиночестве.
Впрочем, в мои шестнадцать я и не думал о любви – ни как о силе, ни в каком другом смысле. Я думал о великом Салазаре Слизерине, одарившем меня способностью понимать змей, о матери… и об отце тоже. О человеке-загадке. Я был твердо уверен, что не унаследовал от этого маггла ничего, кроме имени.
Я с трудом дождался каникул, чтобы отправиться туда, где скрывались последние из Гонтов, в надежде узнать, как должен был жить, если бы не странная судьба моей матери. Я знал, что Гонты давно уже не показывались в обществе, что ни один из их детей лет триста не переступал порог Хогвартса, что они разорены… но сама бедность рода моей матери представлялась мне… музейной. Мрачный замок, с родовыми привидениями, с углами, затянутыми паутиной, с выцветшими стенами и скрипучими полами. Заброшенный, но все же величественный.
Я понимал, что моя фантазия скорее всего куда приятней реальности, но ничто не могло подготовить меня к тому, что я увидел на самом деле.
Жалкая лачуга, заросший человек со странным именем, похожий на зверя, уродливый, как старые ведьмы из средневековых книжек.
Вторым потрясением стали его слова, разбившие вдребезги еще один миф, который я придумал. Брат моей матери узнал меня мгновенно не потому, что вырос с моей матерью, а потому, что знал моего отца! Я оказался точной его копией! Копией жалкого маггла, не стерпевшего, что моя мать выше его, потому что владеет волшебством!
Я уже тогда начал подозревать, что визит к Риддлам ничем хорошим не кончится, хотя и не предполагал, что все будет настолько… не по-родственному.
Я не собирался их убивать. По крайней мере, пока не узнаю точно, почему этот маггл бросил мою мать с ребенком под сердцем, но при этом так и не женился снова и продолжал жить с родителями.
Но когда я увидел светлый, богатый, ухоженный дом, когда я увидел их за столом – всех троих, смеющихся над какой-то глупой и грубой шуткой… я понял, что они не должны жить.
Тогда я и возненавидел магглов по-настоящему. Всем сердцем.
Не должны они жить так, когда волшебники, потомки великого Слизерина, забиваются в норы, как крысы.
Думаю, мой драгоценный родитель меня узнал.
Я убил их палочкой Гонта, которую прихватил с собой, повинуясь непонятному мне импульсу. Может быть, потому, что мне стало искренне ее жаль. Не должна волшебная палочка валяться в куче мусора, как обычная деревяшка…
А Том Риддл так и остался для меня загадкой. Разгадывать ее мне не хотелось.

Последнюю фразу, как выяснилось, я произнес вслух.
Потому что Сириус отозвался на мои слова так доброжелательно, что лучше бы язвил.
- У тебя раздвоение личности? – осведомилась Моя радость, выпуская из рук «Магические способы передвинуть горы».
Я настолько глубоко ушел в свои мысли, что даже не сразу понял, о чем он говорит.

Мы сидели в библиотеке. Оба – для виду – держали в руках толстенные тома. Для виду потому, что я давным-давно изучил все эти книги вдоль и поперек, включая переплет, а Сириус все это время – часа два – читал одну и ту же страницу.
Я занимался тем, что разглядывал его. Во всех подробностях.
Я впитывал детали, как гурманы смакуют вкус изысканного блюда.
Я старался запомнить раз и навсегда как можно больше.
Как он сидит в кресле, вытянув и перекрестив ноги, не думая о том, как выглядит со стороны.
Как он склоняется над древним пергаментом. Машинально. Не испытывая ни капли интереса к мудрости предков.
Как его пальцы скользят по строчкам. Не замирая, не останавливаясь… тоже не видя.
Как застывает в раздумье тонкое, увиденное каким-то художником в пьяном бреду лицо – символ и воплощение истинной и невероятной Красоты, за которой тщетно гнались греки.
Я не лез в его мысли – достаточно было одной-единственной попытки. Светло-желтая стрела Джеймса вперемежку с радужными линиями маленького Гарри, и редкие вкрапления холодных жемчужин-Лили. Ничего больше. Скучно.
Я знал, что никогда не забуду этот день. День, когда ничего еще не было решено – хотя решение уже приняли.
Я пытался поймать на лету каждое мгновение – и каждый раз тщетно.
Мы оба знали, что когда зайдет солнце, все это рассеется, как дым.
Мы оба знали, что на закате он превратится в раба, а я в господина.
Ни он, ни я не могли отказаться от данного слова.
Но до прихода Ночи оставалось еще целых три часа.
И поэтому я услышал.

- У тебя раздвоение личности? – осведомилась Моя радость, выпуская из рук «Магические способы передвинуть горы».
Я настолько глубоко ушел в свои мысли, что даже не сразу понял, о чем он говорит.
- Что?
- Раньше тебя звали Том. Том Риддл, - повторил он терпеливо. – Ты не знаешь сам себя?
- Своего отца, - отозвался я. Не сразу.
Собственно, за такую дерзость любой другой поплатился бы как минимум двухнедельным не-замечанием своей особы.
Но Сириусу было все равно, замечаю я его или нет. И поэтому власть в данном конкретном случае принадлежала ему.
Мир несправедлив.
- У тебя был отец? – Моя радость картинно подняла брови.
Я даже не разозлился. Черт бы побрал всех Блэков вместе и каждого в отдельности.
- Представь себе, был.
- А-а-а-а… - произнес Сириус с неподражаемой интонацией Древнейших аристократов. – Маггл?
- Будто ты не знаешь, - пробурчал я почти помимо собственной воли. Почти.
Мне правда было все равно. Уже плевать.
- Никогда не интересовался, - пробурчала Моя радость и снова уткнулась в старый-престарый том. «Проклятия на каждый день». Ну-ну…
Из переплета торчали нитки. Надо будет распорядиться, чтобы починили.
Книжка, разумеется, ерундовая. Но имя автора… и портрет на первой странице…
«Меропа Моргана Гонт».
Мне казалось, что эта женщина, жившая в 16 веке, очень похожа на мою мать.

Он изменил тактику. Шелестел страницами, жадно глотал строчки, водя по ним глазами…
Мне было все равно.
Мне было больно.
Все слова, которые я когда-либо говорил, обратились в рой. И эти проклятые насекомые принялись жалить меня в самые невероятные места. Ну скажите на милость, как пчела может догадаться, куда именно укусить, чтобы попасть своим ядом на кончике острого, как иголка, носика прямо в душу?
Зачем я предложил ему принять метку? Зачем?
И почему он так легко согласился?
Я не хотел думать о ПОттерах. НЕ мог о них думать.
И все яснее понимал, что эти ненавистные мне люди останутся надолго. Пусть не здесь – но на крючке.
Они как язва. Лишняя деталь, которую не приспособишь к делу. Деталь, с которой капает кислота.
А придется пристраивать ее в узор. И делать вид, что так и надо, когда она начнет разъедать соседние железки.
Лишь потому, что я обещал ему метку. А он принял это обещание, как должное.
На закате… на закате…
Очередная книжка рассыпалась по страницам. Слишком старая…
-Извините, - пробурчала Моя радость, перегибаясь пополам, чтобы поймать мертвенно-желтые листки с затейливыми виньетками.
Зачем?

Закат, как назло, выдался ярким, наглым, откровенным.
Пялился в окна. Заливал кровью сумрачную землю.
Ни облачка.
Я вдруг почувствовал себя стариком. Несмотря на все магические ухищрения.
Сколько мне лет – сейчас? Не так уж много… Хотя какая разница. Поясница все равно ноет.
Парадная мантия вместо домашней. Цепь на шею – тяжелая, между прочим, цепь. Черт знает когда и черт знает кем подарена.
Закат не знает слова «подожди». И почему я никогда не интересовался секретами времени?
Он спал в моей постели, гулял в моем саду, читал мои книги. Уже.
А сейчас – все сначала. На крутую, скользящую горку.

Безмолвные тени вокруг. Привычные слова. Все привычно.
-Клянешься ли ты…
-Клянусь! – выдохом.
Интересно, какое у него лицо? Сейчас?
Кто придумал, черт бы их всех подрал, что Посвящаемый должен стоять на коленях, склонив голову? Кто вообще разработал этот дурацкий ритуал? Как будто подлинную верность можно купить простой последовательностью движений и слов…
Раньше все было проще. Обещание. Вытянутая вперед рука – освобожденная от широкого рукава. Заклинание.
И мне не приходило в голову усомниться в их верности. Не было повода.
А сейчас не знаешь, чего ждать.
-Повторяй за мной… - едва слышный шепот.
Да не хочу я, чтобы он повторял!!!
-Клянусь служить Темному Лорду…

-Я никогда не оставлю тебя, Том. Никогда. Лорд Волдеморт… Лорд, которого я сам выбрал… Я не оставлю тебя…
Никакой клятвы. Никакой метки…


-До конца своих дней. И предательство будет…
-Отомщено, - выдыхают все присутствующие.

Скоро в моем саду появится кокосовая пальма. А еще – умрет Пэттигрю.

Конец



Другие фики этого автора
Фанфики На главную
Сайт создан в системе uCoz