Соль
земли
Автор: Firestarter
Пейринг: СБ и клан
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Джоан принадлежит то, что она выдумала.
Предупреждение: AU.
Имена изменены. Мортимер и Мораг – родители Беллатрикс, Андромеды и
Нарциссы.
***
Блэк, Блэк, двое Розье.
Блэк – это черный футляр платья, с Вальбургой внутри.
Блэк – это мех на плечах Мортимера, ее кузена.
Оба Розье – это взгляд Мораг, словно ничто глядит в
ничто, и ухмылка Ларса, выражающяя чересчур.
Они смотрят на его шарф.
Желто-красное на солнце горит почти оранжевым и не может
никак определиться, как семейство не может определиться, Блэк он или нет. Блэк
или нет. Блэк?
Так каждый раз, каждые гребаные каникулы, словно
распределение случилось только что.
Пауза. Пианист пропустил три такта, и все молчат.
***
Во внутреннем дворике есть полузасыпаный колодец, из
узкой кладки которого тянутся ростки лилий, больше похожих на побеги проросшего
картофеля. От отсутствия хлорофила они белы целиком, белы даже листья.
Каждый понедельник Ларс приносит их сестре, потому что
знает, как та ненавидит белый цвет.
Каждый понедельник Мораг ставит белую лилию,
символизирующую девственную чистоту, в сосуд с бычьей кровью, до тех пор, пока
лепестки не запекуться в бордо.
Цвет никогда не поздно изменить.
Поэтому Сириус сидит на полу в зеленой мантии,
гармонирующей с серо-зелеными стенами, гармонирующей с серой скукой и
гармонирующей с зеленой тоской. С фолиантом «Анимагии», отысканным среди личных
произведений Финеаса Нигеллуса – они были талантливы, все Блэки. Каждый том подписан
названиями семи смертных грехов. Гордыня и Гнев затерты, как никакие другие.
«...Ибо
чтó есть сущность Зверя, сама по себе? Чтó делает его тем, чем он
есть, вынуждая обходить человечьи тропы и вожделеть человечью плоть?...»
Сириус упорно смотрит на буквы. Чтобы не вожделеть
человечью плоть. У нее лицо цвета подтаявшего снега, с едва заметной
серовато-блеклой тенью у висков и впадинах глаз, а вырез платья длится тысячу
лет.
«Однако,
не меньше ли это отличие, чем отличие аристократа от простолюдина, мага от
маггла, вина от мутной воды? Благородный зверь и благородный князь имеют одну
природу, а... »
Переворот страницы.
«..плебеям
уготована участь обращения в опарышей и крыс. Тухлое мясо не кладут со свежим,
Благороднейшие и Древнейшие не садятся с ними за один стол...»
Переворот.
В ее Бахе тысячи горгулий глядят из ниш собора Парижской
богоматери, а сквозь трубы органа льется элегический свет, являющийся пленникам
коматозных видений.
Она – католическая статуя святой, с голубой эмалью вместо
глаз, киноварью вместо губ, янтарными каплями вместо слез.
- Прекрати.
Святая вперивает в него свой инкрустированный взгляд.
***
- Головы эльфов? – В спальне Хафлпаффа Пэтси округляет
полноватый рот с крошками миндального печенья.
В XV веке там висели головы
соперников-феодалов. Но ей об этом не следует знать.
- Кто тебе сказал?
Она уже не помнит вопрос.
Пэтси сопит рядом, как спокойное сытое животное, пальцами
ног Сириус чувствует, что она в мохнатых шерстяных носках. Крошки печенья на
простыни станут адовым песком день позже.
Его руке приятно на мягком, теплом и дышащем боку. Это
лучше, чем аристократическая кость.
...Лучше, чем если бы он коснулся той, явившейся к
обеду в венке белых лилий, изнемогающих под слоем позолоты, а умирающий запах
волочился шлейфом. Мокрая сорочка облепила ее всю, потому что сегодня она в
образе Офелии.
- Лилии в волосах - плохая примета. Забвение.
- Хорошая примета, – усмехается Мораг.
Офелий с таким плотоядным взглядом не бывает - это
перевирание Шекспира.
Ей следовало играть Леди Макбет.
***
Их Месса.
Они сидят по разные стороны стола, тянущегося через весь
обеденный зал, между зияющей пустотой мест. Когда-то Блэков было много. В обед
предполагается кролик, запеченный в Сицилии, тминный соус, смешанный в городе
Арль, фондю из Граса и лондонская морковь.
Но в шесть утра едят овсянку.
Вдовствующая герцогиня Вальбурга в маленькой черной
шапочке чинно размазывает кашу, похожую на сопли Кричера. Перед Мортом,
насмешливо поглядывающем на племянника, стоит, как всегда, лишь стакан воды.
- От Рега и девочек нет вестей? – Произносит скучное
черное платье его матери. Кресла Регулуса, Беллатрикс и Нарциссы пустуют.
Кресла Андромеды давно нет.
В невозможном разрезе облачений Мораг гнездится Гордыня.
На тыльной стороне тяжелых Мортовых ладоней отдыхает Похоть и Прелюбодеяние.
Если бы то, что шевелилось на дне зрачков Беллатрикс, не высмеивало само слово
«ярость», то, пожалуй, назвалось бы Гневом. Любимый же смертный грех Вальбурги
– Уныние.
- Какие могут быть новости в Сицилии? - Оба Розье
ухмыляются. Вальбурга закусывает узкие губы.
К ужину они рассаживаются в обратном порядке, по часовой
стрелке. На его матери по-прежнему маленкая черная шапочка. Леди Макбет
раскладывает печень тридцати трех перепелов квадратом, а не кругом, как обычно.
Морт улыбается краем рта.
«она не Блэк по крови,
что тебе до нее?»
Гриффиндорский племянник утыкается взглядом в деку стола,
не мягче своей постели – во всем доме железные кровати, ведь у Блэков должна
быть идеальная осанка.
Каждый вечер, ложась в железную кровать, он вспоминает
Хогвартс.
Каждое утро, глядя, как Джеймс отрыгивает тыквенным
соком, он вспоминает Гриммолд плэйс.
***
«И
как младенец не выбирает, кем ему родиться, так и маг не выбирает анимагическую
ипостась. Нельзя отделить кровь от жил своих, дерево от корней его, наследника
от рода его, давшего плоть от плоти своей и кость от кости...»
Он устал. Устал вспоминать, как это получилось в первый
раз. Человеческие пряди рассыпались по человеческому лицу, а с закрытыми глазами
вполне можно считать, что это шерсть.
Псы не хотят чужих женщин. Псы не знают музыки. Псы умеют
загрызть отцовского брата с тяжелыми крупными руками.
В его Бетховене отчаянный взгляд зверя перед красными
флажками, момент гения, сознающего свою глухоту. паузы слишком длинны, звук задыхается, и Сириуса каждый раз
посещает мысль, будто кого-то закапывают живьем.
- Прекрати.
Эта ухмылка царапает ему лицо.
У Мортимера Блэка императорские манеры и дерзость
воровского притона, чтобы легко ими пренебрегать. Он мог превращаться в
росомаху. Мог писать на Леди Макбет стихи, а она читала их кожей спины. Мог
заставить замолчать Вальбургу. Мог хохотать до слез. Мог убить Сириуса прямо
сейчас. Мог научить его всему.
- Превратиться однажды еще не значит быть анимагом, -
тяжелая кисть с клавиш рояля перебирается Сириусу на затылок, подталкивая чуть
вперед. - Одеть шарф цветов маггловского Макдональдса не значит сменить кровь.
«...Ибо
чтó есть сущность Зверя, сама по себе? Чтó делает его тем, чем он
есть?»
Переворот страницы.
Насмешливые человеческие глаза смотрят в растерянные
псиные. Сейчас он Господь Бог перед немой тварью, только что им созданной. В
этом взгляде обещание всего – хлыста, пряника и Леди Макбет.
Выбирай.
Пес пятится и рычит. Бог смеется.
***
- Американская комедия. Американская тинэйджеровская
комедия.
Конечно, он идет. Поттер может уже освободить его
воротник. Разве Сириус способен куда-нибудь не пойти с ним?
- Держи. Это Кола.
- Луни, не нюхай ее, ради Мерлина, на нас смотрят.
- Что?
- Не нюхай.
- Идиоты.
- Бродяга, заткнись.
- Заткнитесь, на нас смотрят.
***
Блэки и оба Розье аппарируют прямо внутрь Сикстинской
капеллы во втором часу ночи. Роскошествующее мрачное великолепие усыпальницы
Медичи смыкается над ними переплетением тысячи рук, пальцев, ног и шей – их
живописным пиром, на который приглашены только избранные. Вальбурга водит
ногтем по облезлым мужеподобным бицепсам фресковой Сибиллы.
- У Микеланджело под конец работы вырос горб, грудь
ввалилась, а шея от постоянного смотрения вверх, наоборот, запрокинулась на
птичий манер.
Длань Зевса царственно протянута через весь свод и так
завершенна, что не потеряла бы от своего величия и в тысячной копии.
- У него появился зоб от свинца, содержащегося в
большинстве красок.
Исполненной силы статуе Лоренцо Медичи в нише мало дела
до своего создателя.
- Микеланджело говорил, что знай он, чего это ему будет
стоить, никогда не написал бы ни одной фрески.
Все эти боги и богини небесного свода, все эти
гениально-воздушные нимфы куплены ценой уродства Буонаротти, как исступленная
ярость красных виноградников Ван Гога куплена его безумием. Без вываленых кишок
и смрадной вони жидкостей разъятых трупов, служивших научным пособием по
мускулам, не было бы статуи Давида.
Тот, кто Блэк, поймет.
Под пальцами Мортимера мрамор заново превращается в
остывшую плоть; созерцая фрески, Мораг видит лишь их уродца-творца; а рядом с
портретом Джоконды Вальбурга повесила бы саму Джоконду, чтобы мертвая
безобразность той оттеняла мертвое нетленное совершенство ее же копии.
Дегустируя марочные вина, по обыкновению, используют
стакан с водой. Вальбурга же обычно наполняет оба кубка белым вином, сдувая с
кончика ножа пыль имбиря и кунжутного семени.
И плещет в один из них уксус.
- Все познается в контрасте.
Чтобы вкусить амброзию, нужна соль тысячи слез, желчь
тысячи заколотых быков и уксус всех погребов Гриммолд плэйс.
«Вы – соль земли. Если не станет соли, что сделает ее
соленою?» Если не станет Блэков, не будет ли пирог Англии преснее
постного хлеба и бесцветнее выдохшейся воды? Тетушка Кассиопея, стиравшая себе
пальцы до мяса, чтобы в адажио Альбинони вплеталась настоящая боль, очевидно,
была самой солью земли. Сириус, крошащий поп-корном на Джеймса в маггловском
кинотеатре, очевидно, солью не был.
***
- В следующий раз, Луни, я возьму билеты на китайскую
оперу. Один билет. Надеюсь, ты там заснешь, как Бродяга сегодня.
- Я не пойду в метро. Я боюсь метро.
- Метро – часть атракциона, Хвост. Оно будет.
- А мы кажемся им нормальными?
- Мы не будем казаться нормальными, Луни, даже если нам
за это заплатят.
- Имбецилы.
- Заткнитесь, на нас смотрят.
***
Они пили абсент, прожигая сахар, прожигая мозги, прожигая
взглядом потолок. Мортимер – непроницаемо, Сириус – желая уметь так же.
Пейот оседает зеленым туманом внутри, двое валяются в
разоренной постели поверх покрывала, а крохотные феи на бордовых и бурых узорах
начинают свою мифическую пляску. Тяжелая кисть ложится ему на холку, прижимая к
себе. Ни намека на принуждение, но пока Морт не позволит, Сириусу не встать.
- Гамлет на самом деле ненавидел дядю, потому что хотел
свою мать.
Племянник делает попытку подняться.
- Чего тебе больше хочется, Сириус – быть мной или иметь
то, что у меня? – рывок
возвращает его обратно.
Теперь он стоит на четвереньках, в смятой постели над
лежащим мужчиной, чьи руки по прежнему держат в тисках загривок, давя к себе.
- И даже траханая Королева, спящая еженощно у моих ног,
всего не стоит... Думай.
Один молча рвется, второй молча ждет, пока тот устанет.
Резкий толчок швыряет его к стене, прикладывая плечом так, что все суглобы
звенят и вновь становятся на место.
Босые ноги теперь вровень с его лицом.
- Блэк?... – словно
сомневаясь в его происхождении. Словно в этом Доме может быть кто-то чужой. Сириус
сплевывает вязкую слюну с полынной горечью и благороднейшей древнейшей кровью.
***
Блэк – это тяжелый край Мортового плаща в пыли вокзала
Кинг-Кросс. Розье – это мантия на голом теле Мораг, как разъятый посередине том
Похоть. По-видимому, сегодня она в образе Мессалины.
Сириус – это наглые пехотные ботинки, и вкус разбитых губ
изнутри, и желто-красное на шее, и сдохните все.
Морт отвешивает своей женщине приличный пинок, так что та
спотыкается. Никто не видит. Лауре и Беатриче в одном лице тоже можно дать под
зад, реки можно повернуть вспять, а мать навечно усадить за карты с Ларсом под
заклятие немоты.
Если.
- Ты выбрал уксус. - Мортимер улыбается одними губами.
Богохульный вырез на груди Мораг глядит на него в упор.
Цвет никогда не поздно изменить.
***
Гриффиндорское алое, алое и оранжевое, оранжевое и
лимонное – в тройной дозе, на всех его друзьях, так что в купе тесно и жарко от
этого пламени.
Он отвык от такой гаммы.
Стал бы он тем же, воспитываясь в семье Поттеров, под
прямым ультрафиолетом? Белоснежные лилии из колодца – возможно, это даже не их
настоящий цвет.
- Да прими же ноги!
- А потом я... Луни, ты увидишь – если снитч вот здесь...
- Он спит, придурок! Волки – ночные твари!
- Псина!
- Лось!
Пухлая ладошка Пэтси обнимает его крепко-крепко.
Конец.